Мы молча оделись. Я застегнул блузку Жаклин, задерживая в пальцах каждую пуговицу, а потом наклонился, и мы в последний раз поцеловались.

Когда я уже был готов завести мотоцикл, из хеллеровской кухни вышел Чарльз с мусорным ведром. Окаменев, я проследил за каждым его шагом от задней двери к контейнеру и обратно. Я надеялся, что он зайдет в дом, не оглядываясь, но не верил в это. И правда: уже взявшись за дверную ручку, он обернулся и посмотрел на меня. На нас.

– Лэндон? Жаклин? – проговорил Чарльз, словно не веря глазам.

Или надеясь, чтобы мы оказались обманом зрения. Вздохнув, он сказал, что будет ждать меня на кухне, когда я вернусь. Я кивнул. Он вошел в дом.

Жаклин не произнесла ни слова. Я не знал, была ли она просто потрясена или, как я, чувствовала приближение неизбежного разрыва. Десять минут езды до ее общежития пролетели как десять секунд, но я успел понять кое-что важное: мое внезапно разоблаченное двуличие не было для нее новостью.

Глава 19

Лэндон

После весенних каникул мой пофигизм по отношению к учебе достиг еще более высокого уровня, чем раньше, и я превратился в заядлого прогульщика. Мистер Квинн во мне разочаровался – так он говорил каждый раз, когда возвращал мой провальный тест или оставлял меня после уроков за пропуск занятия без уважительной причины. И тем не менее я не собирался сидеть за одним столом с Мелоди Доувер.

Прогульщиков рано или поздно отстраняют от посещения уроков, но продолжают держать в школе, потому что в государственном учебном заведении присутствие ученика, которому как бы уделяется внимание, необходимо для финансирования. Провинившегося запирают в отдельной комнате и дают ему воз и маленькую тележку заданий, к которым он не собирается притрагиваться. За ним следит директорская секретарша. Никто не запретит ему целый день спать, хотя время от времени его могут потормошить за плечо.

Когда меня в последний раз подвергали такой каре – разумеется, «для моего же блага», – Ингрэм сообщила мне, что за еще один прогул я буду отчислен, а за пропуск по уважительной причине рискую не перейти в следующий класс. Мне меньше всего на свете хотелось застрять в этом террариуме еще на один год. Поэтому в конце семестра пришлось стиснуть зубы и целый месяц ходить на все уроки. Я спасся от второгодничества, удержавшись на сопле, как сказал бы мой дед.

Поскольку за работу на лодке отец платил мне гроши, я нашел себе еще один источник дохода. Рик Томпсон в последнее время приобрел огромную популярность среди местной молодежи. Всеобщая любовь к нему объяснялась тем, что при нем неизменно были наркотики и девочки, которых он называл «украшением вечеринки» и которым платил той же наркотой. Благодаря приезжим студентам, подросткам, желающим отдохнуть от отдыха с родителями, и взрослым дуракам, западающим на школьниц, дела Томпсона шли в гору.

Местным он нередко отпускал в кредит, но иногда сумма долга перерастала установленный лимит. Или же клиент начинал перепродавать товар на подконтрольной Рику территории, не отстегивая ему с прибыли.

Вот тут-то к работе приступали мы с Уинном.

Слабый пол и мелкотню Бойс трогал редко, но не потому, что был слишком жалостлив. Просто девушки вместо того, чтобы платить, предпочитали затащить его в постель, а трясти малышей не нравилось мне. После разборки с Ричардсом моя репутация агрессивного психа существенно окрепла, и в городке меня стали бояться почти так же, как моего лучшего друга, которого уже давно считали бандитом. К счастью, проблемы у Томпсона возникали нечасто, и нам, как правило, оставалось только проследить за тем, чтобы клиент заплатил.

За это Рик платил нам. Иногда наркотиками, иногда деньгами. От нас ничего не требовалось, кроме как запугать должника и, если попадался непонятливый, избить его. Бойс был крупнее меня и обычно брал на себя первое. А я занимался вторым. И с наслаждением.

– Выметайся отсюда, – сказал я. – А то еще грохнешься в обморок.

Бойс недоуменно поднял руки, как будто это не его секунду назад чуть не вывернуло при виде огромной изогнутой иглы, которую взяла Арианна.

– Могу уйти, раз ты так хочешь.

Я, ничего не ответив, в упор посмотрел на его побледневшую физиономию. Он закатил глаза и вышел.

Через пять минут я уже показался ему с лабретом в губе.

– Поглядите на него: он просто секси-и-и… – запел Бойс.

Мой друг заметно приободрился, как только иголки исчезли из поля его зрения.

– Хочешь себе такую же, Уинн? Могу заплатить и за тебя, – сказал я, протягивая Арианне деньги.

– Обойдусь без этой фигни-и-и! – протянул он, пританцовывая. – Телки и так мои-и-и! У кого дырявая шкура, а у кого чумовая фигура!

Арианна, передавая мне сдачу, покачала головой. Я простонал:

– Да прекрати ты ради бога!

– Нет, зацени! – не унимался он.

Лукас

– Ты уже знала, да? – спросил я, не глядя на нее.

– Да.

Мне хотелось узнать, как она поняла, кто я такой, и когда это произошло. Но сейчас подобные расспросы были ни к чему. Собравшись с силами, чтобы выдержать ее гнев, я поднял глаза и спросил:

– Почему не сказала?

– А ты почему не сказал?

Мне было не в чем ее винить и нечего ей ответить. Несмотря на обиду, она захотела узнать, каким образом я умудрялся жить под двумя именами.

– Лэндон – мое первое имя, Лукас – второе. Все зовут меня Лукасом. Теперь. Но Чарльз… доктор Хеллер знает меня давно, и для него я по-прежнему Лэндон.

Когда я попытался подыскать слова, чтобы объяснить, с чем связана эта перемена, мне словно сдавили горло, и я промолчал. Да теперь и не нужно было много говорить. Суть все равно осталась бы прежней: я мог объяснить Жаклин, кто я такой, но не объяснил.

Ее глаза вспыхнули, как голубые огоньки:

– Ты меня обманывал.

Я сошел с мотоцикла и взял Жаклин за плечи. Мне хотелось, чтобы она поверила: у меня и в мыслях не было ее обидеть. Я сказал, что сам никогда не называл себя Лэндоном, – боже мой, еще никогда мои оправдания не звучали так беспомощно! С тех пор как начались наши отношения, она принимала меня не за того, кем я был, а я знал это и молчал.

Она высвободилась из моих рук. Я посмотрел ей в глаза и понял, что должен ее отпустить.

– Ты права, во всем виноват я. И мне очень жаль. То, чего мне так хотелось, не могло произойти между тобой и Лэндоном. Все, что у нас было, запрещено правилами. Я их нарушил.

Теперь моя главная задача заключалась в том, чтобы поговорить с Чарльзом и убедить его не аннулировать баллы Жаклин. Она написала работу сама и не должна была расплачиваться за мой обман. А желание вернуть доверие человека, в свое время спасшего меня из беды, сейчас отошло на второй план, хоть я и не мог себе представить, как буду жить, если он от меня отвернется.

– Значит, это все, – сказала Жаклин, выводя меня из оцепенения.

– Да.

В ушах у меня звенело, и я сам не услышал слова, которое произнес.

Зато услышала она.

Когда за Жаклин закрылась дверь общежития, я поехал домой расплачиваться за содеянное.

«Мне так хотелось… Так хотелось… Так хотелось…» – это рефреном звучало в моей голове, как будто заело виниловую пластинку. А потом раздались слова Жаклин: «Это все… все… все…»

Около часа ночи я бесшумно вошел через заднюю дверь в кухню Хеллеров. Чарльз сидел за столом с чашкой чая, своим журналом и студенческой работой, которую я сразу узнал. Горела только небольшая лампа и подсветка над плитой. Было тихо. Дом уже спал.

Я сел напротив Чарльза. Мне много раз приходилось мариноваться в приемной узколобой директрисы и выслушивать гневные монологи учителей, но никогда меня не пробирало такое изнуряющее сожаление, никогда еще я не мучился от столь глубокого разочарования в себе.

– Ты помогал ей это писать? – спросил Чарльз, как только я опустился на стул.