– Чем будешь заниматься после учебы? Работать с машинами? – спросила Мелоди, потягивая чай со льдом.

Несколько раз я видел, как Бойс работал в отцовской авторемонтной мастерской. Ему нравилось вдыхать выхлопные газы, нравилось ковыряться под капотом, по локоть погружая руки в машинное масло, нравилось ходить с каемкой грязи под ногтями. У меня были другие предпочтения.

– И да и нет. Наверное, было бы здорово их проектировать. То есть мне интересно знать, как работают механизмы, чтобы потом создавать что-то новое. Как только я понимаю, как машина устроена, я теряю к ней интерес. В детстве я разбирал все подряд: радиоприемники, часы, тостеры. Однажды даже дверной звонок расфигачил.

– Дверной звонок? – рассмеялась Мелоди.

– Ага. Мама чуть с ума не сошла. Я снова его собрал, но она всегда говорила, что после этого он стал реветь, как раненый лось.

Мелоди улыбнулась:

– Так вот что за рисунки у тебя над кроватью! Это механизмы. Ты, наверное, увлекаешься стимпанком? [21]

– Почитать прикольно. Но самому мне больше нравится зарисовывать реально существующие современные машины.

Мелоди взяла мою правую руку и провела по чернильному браслету:

– Что означают твои татуировки?

Она хотела развернуть мое запястье, но я поймал ее пальцы и сплел со своими. Я не был готов к показу зарисованных шрамов.

– Мы все обо мне да обо мне. А ты? Что ты любишь делать? – Я подался вперед и вскинул брови. – Кроме как посылать мне фотки, из-за которых я уже два дня не дружу с головой?

Мелоди смущенно улыбнулась, потупилась и пожала почти обнаженными плечами.

– Не знаю, – сказала она, водя ногтем по воде, которая натекла с запотевшего бокала. – Мне нравится танцевать в группе поддержки. Я интересуюсь модой. – Она подняла на меня глаза, кусая нижнюю губу. – И наверное, историей… Историей искусств…

– Это здорово, – кивнул я.

– Ты думаешь? – спросила Мелоди с сомнением во взгляде.

– Да, но главное, чтобы ты думала так сама. – Я сжал ее пальцы. – Если тебе интересно, то так тому и быть. И все. Ты хочешь заниматься этим в колледже?

Она вздохнула:

– Может быть, но родители хотят, чтобы я стала бухгалтером или врачом. Они пришли в восторг, когда я подружилась с Перл, потому что она собирается в медицинский. Но это, по-моему, не мое. – Я не смог сдержать усмешку. Мелоди нахмурилась и попыталась убрать руку: – А что?

Я стиснул ее пальцы сильнее и снова улыбнулся:

– Ничего. Я просто вспомнил, с каким удовольствием ты вскрывала лягушку. Нет, я тоже думаю, что медицина – это не твое.

Она закатила глаза и вздохнула:

– Да уж. Я не могла взмахнуть скальпелем, а Перл вся изнылась, что ее угораздило заболеть именно в тот день. Но благодаря тебе мы справились и без нее.

Я пожал плечами:

– Мне просто было интересно посмотреть, что у этой животины внутри.

– И ты ее разобрал, как дверной звонок или радиоприемник?

– Кстати, о радиоприемниках, – сказал я, кивнув. – Может, поедем, припаркуемся где-нибудь и послушаем музыку?

Открыв окна кабины, чтобы слышать радио, я достал из ящика и расстелил в кузове два спальных мешка и одеяло. Сверху кинул подушку.

– Это что – кладбище? – проговорила Мелоди, всматриваясь в темноту. Наши глаза только-только начали привыкать к слабому свету луны и звезд. – Здесь жутковато. А вдруг привидения за нами будут подглядывать?

Я взглянул на нее сквозь пряди волос, упавшие на глаза:

– На пляжах полным-полно пьяных туристов. Здесь нас никто не побеспокоит. А привидения пускай себе смотрят, как я тебя целую. Или ты их стесняешься?

Мелоди поджала губы, затем улыбнулась:

– Да не особо…

Сняв туфли, она залезла в кузов. Я последовал ее примеру, но уже через пять минут пожалел, что предварительно не сделал «холостой прогон»: тонкая ткань не спасала от металлических ребер. Конструкция предназначалась для перевозки тяжестей, а не для любви. Черт! Что теперь было делать? Не класть же Мелоди на эту железную решетку!

– Хм… Тут неудобно, – сказал я.

– Нормально.

Я покачал головой:

– Нет…

Уложив меня на спину толчком в грудь, она села рядом:

– Да.

Я решил не спорить. Тем более что Мелоди уже принялась расстегивать на мне рубашку, причем не так, как это сделал бы я сам (раз – и все), а медленно, кнопку за кнопкой. Она провела руками по моей груди, погладив вытатуированную розу, и спустилась от плеч к бицепсам, которые затвердели, как и все мое тело.

Мелоди развязала тесемки, и платье скользнуло вниз, открыв красный кружевной лифчик: я думал о нем во сне и наяву с того момента, как получил снимок, и теперь порадовался, что сегодня была полная луна и ни одно облачко не закрывало звезды. Приподнявшись на локте, я поднес палец к оттененному изгибу почти обнаженного тела.

– Можно потрогать здесь? – спросил я, глядя Мелоди в глаза. Она кивнула. – А здесь?

Я сел и повел руки от ее талии к бедрам, осторожно стаскивая ткань вниз. Мелоди снова кивнула, неровно дыша, а потом встала, и платье упало к ее ногам. Крошечные прозрачные трусики и лифчик совершенно ничего не скрывали. Даже в темноте все это выглядело еще сексуальнее, чем на фотографии. Она опустилась на колени, снова заставила меня лечь и уселась сверху. Я схватил ее за бедра.

– Тебе по-прежнему кажется, что здесь неудобно? – спросила она.

– Думаю, что сейчас я мог бы полежать и на раскаленных углях. Что мне какое-то бугристое железо!

Одна бретелька лифчика сползла сама собой, и я протянул руку, чтобы опустить вторую. Грудь норовила выглянуть из маленьких чашечек.

– С ума сойти! – произнес я.

Мелоди нагнулась и расстегнула мои джинсы:

– Да.

Кружевное белье осталось на ней. Когда она наклонялась и целовала меня, я чувствовал, как оно мягко терлось о мою грудь. Ощущал узкую полоску трусиков под ладонью, а пальцы уже лежали на обнаженной коже. Но в какой-то момент я перестал различать ткань… Через несколько секунд Мелоди выдохнула мое имя, я поднял бедра, принимая ее, и вокруг нас посыпались фейерверки…

– По-моему, я в тебя влюбился, – прошептал я, когда она уснула на моей груди, прижавшись ухом к татуированной розе над сердцем.

Лукас

Как я и думал, моя «тайная цель» напугала Жаклин. Я хотел еще раз показать ей защиту в положении лежа. На утреннем занятии, при многочисленных свидетелях, ее трясло, когда она выполняла положенные движения. Но теперь на нас никто не смотрел, и я собирался научить ее с легкостью сбрасывать нападающего.

Если бы Жаклин поняла, что могла защититься, она бы почувствовала себя более сильной. Той ночью этот прием помог бы ей вырваться из машины, а там, глядишь, и убежать: урод был пьян и вряд ли догнал бы ее. Даже без моей помощи она бы не дала себя в обиду.

Когда я представлял себе, как он на нее навалился, у меня до сих пор возникала перед глазами красная пелена, а в следующую секунду я начинал корить себя за то, что не пошел за ним с самого начала. Борясь с желанием заговорить с Жаклин, я погрузился в себя и вовремя не раскусил этого типа. Это была непростительная ошибка, и я поклялся ее не повторять.

Сосредоточься!

– Поверь мне, Жаклин. Это работает. Можно, я тебе покажу?

Ее руки, которые я держал в своих, снова похолодели. На лице отразилась гамма чувств, самым сильным из которых был страх. Я понадеялся, что он был вызван тяжелыми воспоминаниями, а не моим присутствием. Если она не будет мне доверять, то останется недосягаемой, и я не смогу ей помочь. «Доверься мне!» – мысленно повторял я.

Она кивнула – вернее, едва заметно наклонила голову.

Мы выбрали свободный пятачок на полу гостиной и опустились на колени. Наши глаза встретились. Может, я неправильно прочел то, что было написано в ее взгляде? В таком случае последствия могли оказаться настолько ужасными, что даже представлять не хотелось. Но я знал ее и верил в безошибочность своих инстинктов, которые подсказывали мне: я все делал правильно.